В марте-апреле 1917 года можно было наблюдать размежевание художественной интеллигенции по социально-психологическому состоянию от полярных крайностей до промежуточных позиций. Причинами тому являлись и различные социальные идеалы, и нечеткость политических взглядов, и слабое понимание, "спутанность мыслей" происходящих событий.

Весной 1917 года популярность Временного правительства и А.Керенского была невероятной. Последнего называли "любимцем", "надеждой", "красным солнышком русского народа", "героем улыбающейся революции", а барышни и дамы - "душкой Керенским". С одной стороны, общественный позитив понятен. Временное правительство начинает проводить либеральные преобразования, превращая Россию в самую демократическую страну в мире. Наряду с князем Г.Львовым, октябристом А.Гучковым, кадетом П.Милюковым в состав Временного правительства входит А.Керенский, являющийся социалистом.

Сейчас уже забывается тот факт, что большая часть того, что называется советскими преобразованиями и культурным строительством, получило начало именно при Временном правительстве - введены были важнейшие политические свободы, свобода совести и вероисповедания, упразднена цензура и политический сыск. Отменена смертная казнь. Были признаны право Польши на независимость и ряда народов России - на автономию. Расширены права суда присяжных. Часто звучат обвинения Временного правительства в том, что оно не осуществляло радикальных реформ. Но сам смысл существования Временного, буржуазного правительства сводился к тому, что оно руководит страной до созыва Учредительного собрания - оно не могло принимать решения, которые Учредительное собрание не смогло бы отменить: утверждение нового государственного строя России, отделение от страны какой-либо ее части, раздел частновладельческих земель между крестьянами. Т.е. те радикальные преобразования, которых многие ждали, просто не могли быть проведены Временным правительством по той причине, что они нарушили бы сам принцип демократии, республики. Большевики же, придя к власти, наплевали на всякую легитимность.

Но, кроме буржуазного Временного правительства существовала и вторая власть - Петроградский совет. И если Временное правительство большая часть художественной интеллигенции поддерживала, то отношение к Петроградскому совету было двойственным - от оптимистичного восприятия А.Бенуа в качестве народного парламента, до негативной оценки З.Гиппиус, представлявшей себе Петроградский Совет в виде "двухтысячной толпы, властного и буйного перманентного митинга". Представительство художественной интеллигенции в Совете было ничтожно мало. Это, как и противоречивые оценки, объясняется тем, что социальные слои, которые представлял Петроградский Совет, были интеллигенции непонятны. Проблемы, решения которых требовали рабочие, их не касались. Этот разрыв приводил к следующей проблеме - интеллигенция, увидев воочию силу основной массы, стала бояться возможных действий со стороны рабочих. Также был страх высших слоев интеллигенции оказаться при таком новом строе, который ухудшит их положение, а о возможной социалистической революции они уже слышали. Поэтому многие жили двойной жизнью: с одной стороны, носили красные банты и на словах поддерживали революцию, но, с другой, про себя, думали совершенно иное. "Официально торжествовали, славословили революцию, кричали "ура" борцам за свободу, украшали себя красными бантами… Но в душе… - ужались, содрогались и чувствовали себя плененными враждебной стихией, идущей неведомым путем" писал В.Станкевич. Или редактор "Речи" Гессен, прямо утверждавший, что "ни одной минуты не верил, что революции удастся прекратить разруху, обуздать стихию", хотя при этом приветствовал "сознательность революционной армии", не веря ни одному слову".

Число интеллигентов, находившихся в партиях, возросло незначительно. "Вообще все правы - и кадеты правы, и Горький с "двумя душами" прав, и в большевизме есть страшная правда. Ничего вокруг не вижу, хотя оптимизм теряю не всегда. Все, все они, "старые" и "новые", сидят в нас самих" писал Блок, что отражало непонимание им разных политических проектов, сложившихся во время революции. В этом он был далеко не одинок. В.Маяковский, работавший в "Новой жизни" симпатизировал большевикам, М.Горький наоборот, отказался сотрудничать с большевиками в "Правде" и меньшевиками в "Рабочей газете", С.Есенин тяготел к левоэсеровским элементам.

Но в целом, в это время психологическое состояние интеллигенции меняется. Если сначала была эйфория, радость, то со временем она сменяется состоянием шока и испуга. Стал даже складываться такой социальный тип, который иронически называли испуганный интеллигент - люди с нейтральной позицией, которая зависела от позиции существующей власти, ожидающие стабилизации положения - окончания эксцессов, массовых репрессий контрреволюции и т.д.

Продолжавшаяся война тоже порождала двоякое отношение не только к Временному правительству, но и вообще к революции. Нота 18 апреля 1917 о продолжении войны была встречена представителями художественной интеллигенции по-разному.

Большинство относилось к оборонцам, читающим буржуазные газеты. Например, А.Толстой, В.Немирович-Данченко, А.Бенуа, считавшие, что "…во избежание внутренней резни, нужно занять миллионы резней внешней". "…Дайте нам победу!...Потому что победа и свобода сейчас синонимы!" призывал писатель А.Амфитеатров. О патриотической борьбе напоминали и П.Струве, и Н.Бердяев, призывавшие воплотить лозунг "война до победного конца" в жизнь. Л.Андреев вообще считал, что революция возниклa не только по причине войны, но и во имя войны. Уточнение важное, так как на его основе он впоследствии придавал первостепенное значение войне до победного конца "…тaк кaк онa должна была положить конец всем войнам. Он писaл в гaзете "Русскaя воля": "нaм мaло свободы для сaмих себя - мы хотим, чтобы свободa былa победоносною для всего мирa; для нaшей свободы мaло России - пусть онa зaвоевывaет мир!". "Помолчать бы, - но половина физиологически заразилась бессмысленным воинственным патриотизмом" - объясняла происходящее З.Гиппиус.

Среди противников войны были А.Блок, В.Маяковский, М.Волошин, В.Хлебников, М.Цветаева. "Война всколыхнула петербургскую интеллигенцию, обострила политические интересы… Для нас, не чистых политиков … одно было ясно: война для России, при ее современном политическом положении, не может окончиться естественно" - пророчески писала в "Черной книжке" З.Гиппиус.

По другому волнующему вопросу, о политическом строе будущей России было все-таки большее единодушие мнений. Отвергая восстановление монархии, большинство жаждало республику.

ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ И МЕТОДОЛОГИИ

А. П. Абрамовский, В. Ф. Мамонов

РЕВОЛЮЦИЯ И СУДЬБЫ РОССИЙСКОЙ ИНТЕЛЛИГЕНЦИИ

Интеллигенция - самый быстрорастущий социальный слой современного общества. Если верить статистике, у нас в стране сейчас примерно 35-37 млн интеллигентов и служащих. Их удельный вес в обществе довольно быстро увеличивается. Одно это делает чрезвычайно важной научную разработку проблем, связанных с историей российской интеллигенции. Есть и другая сторона вопроса: в любом государстве интеллигенция является самым образованным слоем, интеллектуальной элитой, влияние которой в политической и идейной жизни своей страны, своего народа неизмеримо выше удельного веса интеллигенции в обществе.

Особенно велика роль интеллигенции на переломных этапах развития государства. В эпоху крупнейших со!щальных катаклизмов, когда приходят в движение миллионные массы людей, именно интеллигенты формулируют политические программы и лозунги, обосновывают, разъясняют их людям. Они выступают как идеологи, политические вожди и организаторы, причем по обе стороны баррикад. Так было во Франции во время Великой французской революции, так было в США в эпоху войны за независимость и в период гражданской войны. Так было и в нашей русской революции. Н. А. Бердяев - один из самых глубоких русских мыслителей XX века - в своей итоговой книге «Истоки и смысл русского коммунизма» именно на интеллигенцию возлагает главную ответственность за русскую революцию с ее величием и ее непривлекательными чертами. Именно российская интеллигенция, по его мнению, подготовила российский вариант коммунизма, российскую коммунистическую революцию. «Вся история русской интеллигенции,- пишет Н. А. Бердяев,- подготовляла коммунизм. В коммунизм вошли знакомые черты: жажда социальной справедливости и равенства, признание классов трудящихся высшим человеческим типом, отвращение к капитализму и буржуазии, стремление к целостному миросозерцанию и целостному отношению к жизни, сектантская нетерпимость, подозрительное и враждебное отношение к культурной элите, исключительная посюсторонность, отрицание духа и духовных ценностей, придание материализму почти теологического характера. Все эти черты всегда были свойственны русской революционной и даже просто радикальной интеллигенции»". Даже несогласие части старой интеллигенции с большевизмом и коммунизмом, неприятие ею революции он объясняет временной потерей памяти от слишком сильного эмоционального потрясения.

Не будучи столь категоричны в своих суждениях на этот счет, мы тем не менее полагаем, что роль русской интеллигенции в подготовке и проведении революции действительно чрезвычайно велика. Между тем проблема «революция и судьбы российской интеллигенции» во многом еще не исследована. Правда, работ, раскрывающих те или иные стороны данной проблемы написано немало, и их число быстро увеличивается2. Но по

1 - "Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма.- М.: Наука, 1990.- С. 100-101.

"ВостриковН.И. Третьего не даноГ- М., 1988; Е р м а н Л. К. Интеллигенция в первой русской революции.- М., 1966; ЗахаркинаВ. Ф. Голос революционной России. Литература революционного подполья 70-х годов XIX в.- М., 1971; ИтенбергБ. С. Движение революционного народничества. Народнические кружки и хождение в народ в 70-х годах XIX в.- М., 1965; Л е й к и н а-С вирскаяВ. Р. Русская интеллигенция в 1900-1917 гг.- М., 1981; Ушаков А. В. Революционное движение демократической интеллигенции в России. 1895- 1904.- М., 1966; Федюкин С. А. Партия и интеллигенция.-М., 1983 и др.

существу и до сегодняшнего дня многие вопросы остаются недостаточно исследованными. Авторы данной статьи, не претендуя на исчерпывающее раскрытие темы, попытаются проанализировать степень ее изученности, выделить те аспекты проблемы, которые, по нашему мнению, нуждаются в дальнейшей научной разработке, попытаются, наконец, наметить пути ее изучения.

Первая задача, которая встает перед любым ученым, в том числе историком,- определить предмет исследования, четко сформулировать, что он понимает под тем общественным явлением, той социальной группой, которую собирается изучать. Нельзя сказать, что эта задача сколько-нибудь удовлетворительно решена сегодня историками в том, что касается интеллигенции. Хотя сам термин «интеллигенция» зародился, как известно, в прошлом веке в России (с легкой руки П. Д. Боборыкина) и уже потом распространился по всем другим странам, но именно у нас до сих пор нет сколько-нибудь отчетливого представления о том, что такое дореволюционная интеллигенция, кого следует к ней относить, и какой численности, хотя бы примерно, интеллигенция была. Конечно, с формальной стороны все более или менее просто. Сейчас кажется общепринятым, что под интеллигенцией следует понимать общественный слой людей, профессионально занимающихся умственным, преимущественно сложным творческим трудом. Проблемы начинаются, как только историки пытаются дать сколько-нибудь детальную расшифровку этого понятия, применить его к анализу реальной жизни.

Идут споры, например, о том, следует ли под творческим трудом понимать труд низших служащих, а если труд у них все-таки творческий, то является ли он творческим преимущественно. И, в зависимости от отношения того или иного автора к данному вопросу, к категории интеллигенции относят или не \ относят сотни тысяч людей.

На споры по этому поводу накладывают сильнейший отпечаток политические симпатии или антипатии авторов. Например, целый ряд исследователей считает, что не следует включать в состав интеллигенции, скажем, чиновников, офицеров - на том основании, что те и другие в дореволюционное время выполняли функции не общественно-полезные, а наоборот, вредные. Что же касается довольно большого тогда слоя, который составляло духовенство, особенно православное, то подавляющее большинство специалистов не включает его в состав интеллигенции, тем более3. Видимо на том основании, что «религия - опиум для народа».

Думается, что такой подход серьезно грешит односторонностью, субъективизмом. Можно до бесконечности спорить на тему о том, насколько полезен или вреден был в царской России рядовой чиновник, рядовой офицер, рядовой священник. Однако, несомненно, что тогдашнее российское общество считало функции чиновника, офицера, священника - общественно необходимыми. Несомненно, что по своему образованию, положению в обществе, уровню жизни, наконец, эти категории людей практически мало чем отличались от таких категорий интеллигенции, как, например, учителя, врачи и т. д. Что же касается пользы или вреда представителей той или иной профессии, то его наДо решать исходя не столько из наших нынешних представлений, симпатий и антипатий, сколько из представлений людей того общества, которое мы анализируем.

Характерной особенностью многих работ, посвященных вопросу о роли интеллигенции в России, является абсолютизация многими авторами такого в общем-то важного критерия, как уровень образования. Нет сомнения, что

" З3наменский О. Н. Интеллигенция накануне Великого Октября (февраль-октябрь 1917 г.) _ д., 1988.- С. 7; Л е й к и н а-С вирская В. Р. Русская интеллигенция в 1900- 1917 гг.- с. 34-35.

образовательный уровень должен учитываться при решении вопроса о том, кого следует, кого не следует относить к интеллигенции. Но, на наш взгляд, вряд ли целесообразно жестко привязывать этот критерий к вопросу о наличии или отсутствии диплома о высшем или среднем специальном образовании. В конце концов не в дипломе только дело. Необходимо также иметь в виду, что по понятиям XIX - нач. XX иь ич"тее оп, > , же и в России, да и в других странах мира считалось не только достаточным, но даже и довольно высоким образовательным уровнем. Окончание гимназии или другого среднего учебного заведения открывало возможности для работы в органах управления, народного образования, учреждениях культуры, научной деятельности и во многих других сферах труда, которые считаются достоянием интеллигенции. Фактически в большинстве своем люди, имевшие среднее образование, и занимались именно такой деятельностью.

Наконец, по нашему мнению, является вряд ли обоснованным исключение из состава интеллигенции дореволюционной России довольно значительного слоя низших служащих на том основании, что их труд не носил преимущественно творческого характера. Во-первых, где критерий того, что считать преимущественно творческим трудом? А, во-вторых, нельзя переносить наши нынешние представления, нашу нынешнюю социальную структуру на времена дореволюционные.

В общем же о том, насколько существенное значение имеет то или иное решение вопроса о том, что следует понимать под интеллигенцией, можно судить по тому, какой громадный разброс мнений получается при общих подсчетах численности российской интеллигенции до революции. Достаточно сказать, что одни ученые исчисляют ее в 500 тыс. человек, другие - доводят общую численность до 1,5 млн человек и даже больше4. По нашему мнению, более близки к истине те, кто берет максимальную цифру. Об этом свидетельствуют, хотя и косвенно, результаты всеобщей переписи населения 1897 года. Согласно им в России насчитывалось тогда 140 тыс. человек, имевших высшее образование или учившихся в вузах, 172,3 тыс. человек, окончивших средние специальные учебные заведения или учившихся в них и, наконец, 1073 тыс. человек со средним образованием5.

Получается в общей сложности около 1,4 млн человек. Но это в 1897 году. А ведь численность людей, имевших довольно высокий образовательный уровень в конце XIX - нач. XX вв. в России, росла очень быстро. Достаточно сказать, что еще к началу 60-х годов прошлого века в России насчитывалось не более 20 тыс. человек с высшим образованием. В общем же, по нашему мнению, численность интеллигенции накануне Октябрьской революции следует исчислять не менее чем в 1,5 млн человек.

Важнейшей составной частью проблемы «революция и судьбы российской интеллигенции» является вопрос о роли интеллигенции в освободительном движении прошлого - начала нынешнего веков. Казалось бы, что эта тема изучена довольно хорошо. Написано большое количество работ о роли дворянской интеллигенции в движении декабристов. Практически все исследователи, занимавшиеся проблемой освободительного движения второй половины XIX века вполне согласны с В. И. Лениным в том, что с начала 60-х до середины 90-х годов XIX в. интеллигенция несла на себе основную тяжесть борьбы с царским самодержавием. Не случайно, что за этим периодом прочно укрепилось название разночинского периода в освободительном движении. Это название более чем справедливо, учитывая, что в те

4Ерман Л. К. Ленин о роли интеллигенции в демократической и социалистической революциях, в строительстве социализма и коммунизма.- М., 1970.- с. 13; У р л а н и с Б. Ц. История одного поколения: Социально-демографический очерк.- М., 1968.- с. 57.

5Ф е д ю к и н С. А. Партия и интеллигенция.- М., 1983.- с. 10-11.

годы примерно 73 процента осужденных за государственные (т. е. политические) преступления были интеллигентами.

Преобладание интеллигенции в революционном движении этого периода показывают и имеющиеся в распоряжении историков данные относительно социального состава участников крупнейших революционных организаций 70-х - 80-х годов прошлого века. Судя по ним, интеллигенты составляли свыше половины участников народовольческих организаций. По нашему мнению, преобладание интеллигенции в составе революционных организаций этого периода было даже большим, чем принято считать. Дело в том, что второй по численности категорией участников этих организаций были дворяне. Они составляли примерно 36,1 процента среди народников6. Но кто такие эти дворяне? Несомненно, что многие из них были опять-таки интеллигентами. В Данном случае, как это часто бывает, историки просто смешивают понятия сословные и социально-классовые.

Очевидна также серьезная роль, которую играла интеллигенция в периоде освободительного движения, называющемся, и не без основания, пролетарским. В это время интеллигенция по удельному весу в революционных организациях стала уступать выходцам из рабочих и крестьян. Но даже и тогда ее значение в революционном движении было чрезвычайно велико. С одной стороны, в большинстве революционных партий и организаций, действовавших в России, интеллигенты составляли на разных этапах от 25 до почти 40 процентов. Но дело, разумеется, не только в этом. Интеллигенты были в подавляющем большинстве среди руководителей как большевиков, так и меньшевиков, в особенности же эсеров. Причем решительно на всех уровнях руководства, начиная от местных комитетов до ЦК и правлений партий. Не случайно, что среди социал-демократов, например, время от времени ставился вопрос о правомерности названия РСДРП рабочей партией, поскольку основной костяк ее руководящих кадров составляла именно интеллигенция.

Проблема участия интеллигенции в освободительном движении этого периода при всем том, думается, еще далека от завершения. Нужно сказать, что если социальный состав социал-демократической партии, особенно большевиков, выявлен историками относительно точно, то этого отнюдь нельзя сказать о социально-классовом составе других революционных организаций, особенно эсеровской партии. Крайне слабо разработан вопрос о численности, составе и деятельности вообще национальных революционных организаций в России, действовавших особенно активно в польских губерниях, на Украине, в Закавказье, отчасти в Средней Азии.

При том, что, на первый взгляд, вопрос о роли интеллигенции в освободительном движении изучен несколько лучше, нельзя не видеть, что здесь произошел известный перекос в разработке преимущественно одних аспектов проблемы, в ущерб другим. Фактически проблему «революция и интеллигенция» сводят к вопросу о роли интеллигенции в революционном движении. Этот подход укоренился уже очень давно и практически ею придерживаются исследователи самых разных направлений: от Милюкова П. до авторов краткого курса «Истории ВКП (б)». Тот же Н. А. Бердяев рассматривает ее именно под таким углом зрения. Между тем, более чем правомерна постановка вопроса: какая часть интеллигенции вообще участвовала в революционном движении, или хотя бы поддерживала его?

Вопрос непростой. Не говоря уже о том, что до сих пор не ясна численность российской интеллигенции и даже методика определения этой численности. Еще более запутан вопрос о степени участия интеллигентов

"Троицкий Н. А. Царизм под судом прогрессивной общественности. 1866-1895 гг.,- М., 1979,- с. 283.

в большинстве революционных и либеральных организаций, особенно о том, какая часть интеллигенции, не входя формально в революционные организации, поддерживала их. Более или менее надежные на сей счет сведения имеются лишь по некоторым годам. Судя по ним, даже в условиях революции 1905-1907 гг в различных политических партиях, возникших тогда"в России,участвовало не более 4-4,5 процента интеллигентов. После же поражения первой русской революции, когда наблюдался отход значительной массы интеллигентов от политической деятельности, этот процент уменьшился до двух. Но в данном случае речь идет об участии решительно во всех политических партиях - от монархистов до анархистов. Конечно, политизация интеллигенции при всем том даже в условиях реакции была выше, чем других классов и социальных групп российского общества. Но и с учетом этого нельзя не признать: большинство российск(?й интеллигенции не настолько интересовалось политикой, чтобы вступать в политические партии. А из тех, кто вступал - немалая часть состояла не в революционных, а в либеральных, консервативных и даже откровенно реакционных. Между тем, у нас практически до сих пор нет сколько-нибудь серьезных исследований проблемы участия российской интеллигенции в таких, например, организациях, как «Союз русского народа», «Союз Михаила Архангела», в партиях октябристов, мирнообновленцев. Даже партия кадетов, которая, как известно, пользовалась среди интеллигенции особенно широкой поддержкой, с этой точки зрения практически не изучалась. Думается, что лишь на основе самого серьезного и детального анализа всего спектра политических организаций, существовавших в России в начале XX века, можно делать обоснованные выводы о степени влияния на интеллигенцию революционных идей, и о степени участия интеллигенции в освободительном движении.

Крупнейшим вопросом, который нуждается, по нашему мнению, в серьезном переосмыслении является вопрос о политических настроениях и действиях российской интеллигенции в 1917 году. Надо сказать, что вообще эта проблема, связанная с эволюцией позиций российской интеллигенции от февраля к октябрю 1917 года исследована недостаточно. Вышедшая в свет сравнительно недавно монография О. Н. Знаменского «Интеллигенция накануне Великого Октября»7 пока практически единственная работа в своем роде. Ее автор, конечно, не мог дать исчерпывающие разъяснения важнейших аспектов проблемы участия интеллигенции, особенно петроградской и московской в Февральской буржуазно-демократической революции. Он скорее намечает основные вопросы, подлежащие серьезному исследованию, чем дает на них ответы. Здесь, видимо, необходимы коллективные усилия специалистов различных отраслей исторической науки.

В этом плане, на наш взгляд, особого внимания заслуживают такие вопросы, как изменения в составе и численности российской интеллигенции вообще, военной, в частности, в условиях первой мировой войны. Необходимо детально проанализировать, как война воздействовала на положение, социальный статус различных категорий российской интеллигенции. Заслуживает особого внимания исследователей вопрос о роли интеллигенции в формировании того широчайшего блока революционных, демократических и либеральных сил, который победил в феврале 1917 года. Другая интересная тема, которая до сих пор практически не поднималась исследователями - роль интеллигенции в становлении демократических правовых норм, сложившихся в России в период от февраля к октябрю. В это время Россия была, как известно, самой демократической страной из числа воевавших государств. Декретами Временного правительства и явочным порядком были

"Знаменский О. Н. Интеллигенция накануне Великого Октября.- М., 1988.

установлены свобода слова, печати, создания политических и вообще массовых организаций.

Разумеется, что было бы неправильно слишком уж идеализировать возникшие после Февральской революции демократические свободы. Во-первых, потому, что они были все-таки весьма относительны и не касались значительной части организаций и партий. Например, практически все правомонархические союзы были распущены на основе решений Временного правительства или по собственной инициативе почти сразу же после победы Февральской революции. Партия октябристов - самая влиятельная партия в IV Государственной думе и в первом составе Временного правительства- практически также сошла с политической арены уже летом 1917 года. Созданная на ее основе либеральная республиканская партия вскоре фактически развалилась. Так что на выборах в Учредительное собрание осенью 1917 года бывшие октябристы передали свои голоса кадетам. Конечно, здесь дело было не только в прямых запретах или ограничениях, но и в общей обстановке, сложившейся тогда в стране. Однако и прямых запретов на политическую деятельность как правых, так и левых организаций, оппозиционных Временному правительству, было более чем достаточно. Взять хотя бы репрессии, обрушившиеся на большевиков после известных июльских событий. Во-вторых, быть может еще более серьезная причина, заставляющая проявлять известный скептицизм в отношении установившихся после февраля 1917 года в России политических порядков - та, что в конечном счете на их основе не удалось организовать сколько-нибудь удовлетворительное функционирование государственного механизма, решение самых неотложных общественных проблем, стоявших перед страной. Россия по существу утонула тогда в волне митинговщины, говорильни, межпартийной грызни. В конечном счете, это стало одной из серьезных причин, приблизивших Октябрьскую революцию. Достижения, недостатки и пороки, сложившейся тогда в России политической системы неразрывно связаны с деятельностью российской интеллигенции, которая доминировала в руководящих органах практически всех входивших во Временное правительство, да и находившихся в оппозиции ему партий.

Крайне важно также проанализировать политические настроения российской военной интеллигенции, прежде всего офицерства. Дело в том, что во время войны, когда российская армия стала по-настоящему массовой и несла громадные потери в командных кадрах, состав офицерства обновился настолько, что на полк приходилось, как правило, не более 4-5 кадровых офицеров. Остальные - призванные из запаса прапорщики военного времени, а также люди, окончившие ускоренный курс обучения в юнкерских училищах, различных курсах или произведенные в офицерское звание за боевые заслуги. Подавляющее большинство из них были интеллигенты, поскольку для производства в офицерский чин все-таки необходим был известный образовательный уровень. Поэтому и получилось, что реально офицерский состав русской армии в 1917 году, вопреки довольно прочно сложившимся стереотипным представлениям о своей сплошной реакционности, представлял собой по сути дела в подавляющем большинстве самые различные слои интеллигенции. По своим политическим взглядам он был крайне неоднороден, как неоднородна была и вообще вся российская интеллигенция. При всем том чрезвычайно важно, на наш взгляд, учесть два момента, характеризующих политическое лицо офицерства. Во-первых, то, что оно в основной своей массе поддержало февральскую революцию и никаких сколько-нибудь серьезных попыток противодействия переменам в стране. Во-вторых, для него характерно практически столь же единодушное осуждение корниловского мятежа, как явной авантюры, идущей вразрез с устремлениями народа, и чрезвычайно опасной для офицерского корпуса. Не случайно, что Л. Г. Корнилову не удалось создать сколько-нибудь серьез-

ного движения в свою поддержку в офицерской среде. Два этих обстоятельства настолько важны, что по нашему мнению, должны перевешивать при оценке позиции российского офицерства в 1917 году многочисленные, правда, большей частью эмоциональные рассуждения на тему о контрреволюционных устремлениях офицеров и имевшейся будто бы пропасти между ними и основной солдатской массой. Действительно, о какой пропасти можно говорить, если уже и после победы Октябрьской революции сплошь и рядом выборными командирами рот, батальонов, полков, не говоря уже о более высоком уровне, избирались той же солдатской массой преимущественно офицеры.

Конечно, нельзя не видеть серьезных различий в подходе к судьбам российской армии у наиболее революционных партий, в том числе у большевиков и у офицерского корпуса. Такие различия были просто-напросто неизбежны в условиях, когда большевики добивались заключения мира без аннексий и контрибуций, причем немедленно, а большинство офицеров уже в силу своего служебного положения были оборонцами; когда большевики организовывали братания на фронте, а подавляющее большинство офицеров вынуждено было призывать солдат (приказывать уже зачастую не могли) вести против немецкой армии" боевые действия «во имя защиты Родины и революции». К этому надо добавить, что меры по демократизации армии, в частности, знаменитый приказ № 1, принятый петроградским Советом, тогда еще отнюдь не большевистским, сильно ударили по престижу именно офицерского корпуса, порождали в практической жизни армии массу конфликтов и болезненных коллизий. Здесь также открывалось широкое поле для взаимного недовольства между основной массой офицерства и левыми партиями. Но во всяком случае у нас нет сегодня сколько-нибудь серьезных оснований говорить о реакционной роли офицерства в период от февраля к октябрю 1917 года.

Кардинальное значение с точки зрения исследования проблемы «революция и судьбы российской интеллигенции» имеет исследование вопроса об отношении интеллигенции к Октябрьскому вооруженному восстанию и установлению Советской власти в стране. Давно и практически всеми, кто изучал эту тему, признано, что это отношение было неоднозначно. Разные категории, слои, профессиональные группы интеллигенции различно отнеслись к социалистической революции: одни активно ее поддержали, другие выступили против, третьи, исходя из довольно распространенных идей о политическом нейтрализме специалистов, отнеслись к революции в общем-то довольно нейтрально, по крайней мере на первых порах. Но признание этого обстоятельства отнюдь не означает решения проблемы. Важно попытаться проанализировать реальное соотношение среди интеллигенции в 1917 году этих трех категорий.

Решить данный вопрос пытались многие авторы самых различных политических оттенков. И вот что любопытно: в первые месяцы и годы после Октябрьской революции было практически общепризнано, что основная масса российской интеллигенции враждебно или, в лучшем случае, нейтрально отнеслась к Октябрьской революции. Об этом не раз писали и Милюков, и Савинков, и Чернов с Мартовым, и большевики, в том числе такие видные, как Ленин, Бухарин, Троцкий. «Надо сказать, что главная масса интеллигенции старой России оказывается прямым противником Советской власти»,- отмечал В. И. Ленин в июне 1918 года на съезде учителей-интернационалистов8. Но по мере того, как все более укреплялась Советская власть, большее распространение получают иные взгляды, явно клонящиеся к тому, чтобы преуменьшить или совсем затушевать это обстоятельство. Видимо многие авторы делали это из благих побуждений. Казалось, что

"Ленин В. И. Поли. собр. соч.- Т. 36.- с. 420.

подправляя задним числом позицию и политические взгляды российской интеллигенции можно способствовать повышению ее престижа в Советском государстве, улучшению взаимоотношений между рабочими и крестьянами с одной стороны, и интеллигенцией с другой.

Но «благими намерениями дорога в ад вымощена». В тысячный раз подтвердилась в данном случае та элементарная истина, что какими бы намерениями ни руководствовались авторы даже самой розовенькой лжи, в конечном счете приносят делу не столько пользы, сколько вреда! Основываясь на ошибочном посыле о том, что будто бы значительная масса интеллигентов поддержала Октябрьскую революцию, фактически оказывается невозможно сколько-нибудь удовлетворительно объяснить события конца 1917 - начала 1918 гг., в особенности же эволюцию "интеллигенции в период гражданской войны.

По нашему мнению, не следует ни в коем случае преувеличивать численность и реальное влияние среди интеллигенции той ее части, которая поддержала Октябрьскую революцию. В конечном счете она составляла меньшинство и меньшинство, если брать чисто количественные характеристики, сравнительно небольшое. К октябрю 1917 г. в РСДРП (б) состояло около 30-35 тыс. интеллигентов (примерно десятая часть ее состава). Конечно, по сравнению с февралем 1917 г., когда в большевистской партии было примерно 6 тыс. интеллигентов, рост получался весьма заметный. Но он был гораздо меньше, чем численный рост РСДРП (б) в целом, почему от февраля до октября 1917 г. удельный вес интеллигентов в большевистской партии понизился с 26 до 10 процентов9.

У нас в распоряжении нет сколько-нибудь точных сведений об удельном весе интеллигенции среди левых эсеров, а также других (правда сравнительно мелких) партий и групп, поддержавших Октябрьскую революцию. Но во всяком случае даже самые максимальные подсчеты показывают, что в общей сложности их было не больше, чем у большевиков. Несомненно также, что Октябрьскую революцию поддержала определенная часть и беспартийной интеллигенции, но это серьезно дело не меняет.

С другой стороны, имеются вполне объективные данные, говорящие о размахе в городах антибольшевистского саботажа среди чиновничества, инженерно-технических кадров, отчасти даже среди учителей. Это не говоря уже о том, что негативную позицию по отношению к Октябрьской революции заняло большинство офицеров в армии, а также почти поголовно все духовенство. Рассуждать в таких условиях о том, что основная масса интеллигенции поддержала или нейтрально отнеслась к установлению Советской власти, просто не приходится.

Практически перед Советской властью с первых же дней своего существования в числе самых важных и неотложных проблем встали проблемы подавления саботажа ее мероприятий со стороны значительной части интеллигенции и привлечения если не на сторону, то по крайней мере к сотрудничеству с Советской властью старых специалистов. В этой связи необходимо затронуть проблему об отношении большевиков, советского правительства к интеллигенции вообще, в первые месяцы после победы революции, в частности. По этому поводу написано довольно много. Но в работах ощутимо прослеживаются две основных тенденции. Сторонники первой склонны в излишне розовых тонах изображать отношения интеллигенции с Советской властью, с большевиками. Сторонники другой (она по существу доминирует сейчас, если не в научной литературе, то по крайней мере в популярной и особенно в публицистике) исходят из того, что большевики были чуть ли не с самого начала ярыми и последовательными

"Федюкин С.А. Партия и интеллигенция.- с. 39, 48.

врагами российской интеллигенции. Собственно под этим углом зрения и рассматриваются меры по подавлению саботажа интеллигенции в первые месяцы Советской власти и в целом вся советская политика.

По нашему мнению, необходимо, не впадая в крайности, попытаться проанализировать: во-первых, теоретические воззрения большевистской партии, как партии, пришедшей к власти в октябре 1917 года; и, во-вторых, основные моменты политики Советского государства в отношении к буржуазной интеллигенции, по возможности не отрывая конкретные меры, осуществлявшиеся правительством от той реальной обстановки, которая была в России в конце 1917 - начале 1918 гг.

В этой связи нужно прежде всего подчеркнуть, что ни о каких будто бы антиинтеллигентских настроениях в руководстве большевистской партией говорить всерьез не приходится. Да, конечно, РСДРП (б) с момента своего зарождения ориентировалась прежде всего на рабочий класс, даже тогда, когда рабочие не составляли в самой партии и половины ее членов. Но столь же несомненно и то, что большевики, социал-демократы вообще, придавали чрезвычайно большое значение привлечению на службу пролетарскому государству интеллигенции. В. И. Ленин уже в первые после победы революции месяцы указывал, что «для решения практических задач социализма, когда на очередь поставлена организационная сторона его, мы необходимо должны привлечь к содействию Советской власти большое число представителей буржуазной интеллигенции, в особенности из числа тех, кто был занят практической работой организации крупнейшего производства»10.

Что-что, а нигилистическое отношение к старой культуре лидерам большевиков было отнюдь не свойственно. В. И. Ленин неоднократно подчеркивал, что для построения нового общества необходимо взять всю культуру, которую капитализм оставил, всю науку, технику, все знания, искусство. «А эта наука, техника, искусство - в руках специалистов и в их головах»". Поэтому, если в первые же дни и недели Советской власти между ней и значительной частью интеллигенции возникли чрезвычайно острые противоречия, борьба, то это отнюдь не связано с недопониманием, по крайней мере руководителями правительства, роли интеллигенции в обществе.

Причины иные, более сложные. Они связаны прежде всего с тем, что значительная масса интеллигенции, может быть даже основная масса ее, видела, и не без оснований, в социалистической революции реальную угрозу для некоторых весьма существенных преимуществ, которые у нее имелись. Например, подавляющее большинство инженерно-технической интеллигенции резко негативно отнеслась к введению рабочего контроля за производством и распределением продуктов. Контроль ведь реально был не только за действиями владельцев предприятий, но прежде всего за инженерами, техниками, служащими. Не случайно, что именно в этой сфере саботаж был особенно силен. На Урале, например, в декабре 1917 года областной съезд профсоюза инженеров и техников почти единогласно принял постановление, объявлявшее рабочий контроль затеей тех, кто «стремится к гибели страны». Для противодействия введению на предприятиях рабочего контроля во многих горных округах инженерам, техникам и конторским служащим не только полностью выдавалось жалованье на все время, которое они бастовали, но также и единовременные пособия на случай каких-либо репрессий со стороны рабочих организаций или органов Советской власти. В Кыштымском горном округе, например, было принято решение о страховании верных заводской администрации лиц на случай смерти или получения инвалидности от «возможных эксцессов с рабочими».

""Ленин В. И. Полн. собр. соч.-Т. 36. с. 188.

"Ленин В. И. Полн. собр. соч.-Т. 38,-с. 58.

Определялся и размер страхового пособия: на случай смерти - пятикратный годовой оклад жалованья для семьи, а при возможном получении инвалидности - в полтора раза больше»12.

Колоссальную опасность для новой власти представлял саботаж служащих государственного и частных банков, почты и телеграфа, особенно же продовольственных органов. Достаточно сказать, что 18 ноября 1917 года Всероссийский продовольственный съезд, на котором доминировали чиновники и служащие, постановил полностью прекратить доставку продуктов питания в важнейшие центры страны, в частности, в Петроград, а заготовленный уже хлеб передать в распоряжение Учредительного собрания, когда оно собирается1J. Реально это означало оставить без продовольствия, по крайней мере на несколько недель - ведь не могло же Учредительное собрание быть моментально избрано и сразу же начать работу. Временное правительство, например, с марта по конец октября все собиралось созвать это собрание, но так и не собрало. В сущности решение чиновников продовольственных органов означало попытку обречь на голодную смерть громадные массы людей. В такой обстановке трудно было ожидать, что Советское правительство ограничится лишь увещеваниями по отношению к саботажникам.

Меры по подавлению саботажа были приняты экстренные и достаточно жесткие: бастовавших чиновников обязывали под угрозой увольнения без права на пенсию вернуться на работу, в случае продолжения забастовки руководителей ее, как правило, арестовывали. Правда, обычно сразу же после того, как забастовка прекращалась, их выпускали на свободу и даже возвращали на работу. Так поступили, например, даже с организаторами забастовки в продовольственных opianax. Бытующие достаточно широко легенды о массовых расстрелах бастовавших в конце 1917 - начале 1918 гг. чиновников не подтверждаются конкретными фактами. К тому же смертная казнь в Советской России тогда была отменена вообще. Иное дело, что в условиях, когда центральная власть, и в особенности местные органы, лишь только начинали реально устанавливать свое влияние в стране, открывалась возможность для великого множества самочинных эксцессов. Реально было немало случаев, когда озлобленные толпы изголодавшихся людей понр. >.i\ избивали, а п. рои даже убивали саботажников, отказывавшихся вовремя выдавать заработную плату, срывавших продовольственные поставки и т. п. Конечно, и меры правительства по подавлению саботажников и тем более самочинные расправы над чиновниками, которые при желании несложно было поставить в вину Советской власти, отнюдь не способствовали улучшению отношений между этой властью и интеллигенцией.

Саботаж к весне 1918 года был в основном подавлен. Но руководители новой власти прекрасно понимали, что с помощью одних лишь принудительных мер нельзя заставить работать, тем более работать хорошо. «Заставить работать из-под палки целый слой нельзя»,- писал В. И. Ленин14. Поэтому фактически уже с первых дней после победы революции Советская власть стремится привлечь к сотрудничеству с ней различные категории интеллигенции с помощью мер убеждения, материальной и моральной заинтересованности. В 1917-1918 гг., несмотря на острую нехватку продовольственных и других товаров широкого потребления, государство изыскивало возможность с помощью установления соответствующих тарифных ставок (инженер получал нередко больше, чем нарком), натурального премирования, разовых постановлений об улучшении условий труда и быта различных

1 ""ГАЧО. Ф. 1279. On. 1. Д. 149. Л. 19

"■■Гол инков Д. Л. Крушение антисоветского подполья в СССР.- М., 1980. Кн. 1.- с. 75-76.

"Ленин В. И. Поли. собр. соч.-Т. 38.-с. 167.

категорий интеллигенции и служащих, создать для них приемлемые условия для работы. Эта линия была закреплена в принятой VIII съездом РКП (б) весной 1919 года Программе большевистской партии, в многочисленных постановлениях и декретах центральных и местных органов15.

Даже в самые трудные и голодные месяцы войны уравниловки в оплате труда рабочих и особенно служащих, а также творческой интеллигенции не было. Г. Уэллс пишет, например, в своей книге «Россия во мгле», что в голодающем Петрограде практически единственной семьей, которая не нуждалась, была семья Ф. И. Шаляпина. Он с удивлением отмечал, что для того, чтобы выступления Шаляпина были регулярны, большевистская власть шла на выдачу ему и огромных по тем временам сумм денег, и, что особенно важно, продуктов. Государство стремилось обеспечить нормальные условия по понятиям военного времени, условия для работы и другим выдающимся деятелям искусства, литературы, науки, из которых немалое число, по крайней мере на первых порах, было настроено враждебно по отношению к Советской власти.

Но, конечно, не хлебом единым жив человек. И было бы наивно думать, что основную массу интеллигенции можно было привлечь на сторону Советской власти с помощью только одних продовольственных пайков, пусть даже самых значительных. Не менее важно было то, что по инициативе правительства, высших партийных инстанций была развернута рабоуа по налаживанию отношений делового сотрудничества между рабочими организациями и интеллигентами, пошедшими на службу Советской власти. После острейшей дискуссии о целесообразности и возможности использования буржуазных специалистов в Красной Армии VIII съезд РКП (б) высказался за широкое привлечение их в ряды Красной Армии16. На IX съезде РКП (б) вопрос этот был поставлен преимущественно в связи с проблемой хозяйственного строительства. В принятой съездом по докладу Л. Д. Троцкого резолюции «Об очередных задачах хозяйственного строительства» подчеркивалась необходимость всем членам партии вести непримиримую борьбу с невежественным самомнением, считающим будто рабочий класс может разрешить свои задачи без использования на самых ответственных постах специалистов буржуазной школы. «Тем демагогическим элементам, которые играют на такого рода предрассудках отсталой части рабочих,- подчеркивалось в резолюции съезда,- не может быть места в рядах партии научного социализма»17. Это была не просто декларация. Анализ документов партийных органов периода гражданской войны свидетельствует, что ячейки РКП (б) боролись против неправильного отношениям специалистам. Когда в апреле 1920 года один из тульских коммунистов допустил некорректное отношение к техническому персоналу оружейных заводов, то бюро ячеек РКП (б) предприятия объявило ему выговор, причем о принятом решении оповестили сразу же все партячейки тульских оружейных заводов18.

Для разъяснения политики Советской власти в отношении интеллигенции в Москве организовывали доклады, митинги, дискуссии по вопросам «Интеллигенция и революция», «РКП (б) и трудовая интеллигенция»19. В Твери был проведен митинг по вопросу о роли интеллигенции в революции, который, судя по имеющимся данным, прошел удачно и отразил

|5КПСС в резолюциях... - Т. 2 - с. 86, 244, 249, 251; Решения партии и правительства по хозяйственным вопросам.- М., 1967.- Т. 1.- с. 178-180; Декреты Советской власти.- Т. 2.- с. 490; ЦГАМО. Ф. 680. Оп. 2. Д. 4. Л. 28-29; Ф. 2076. Оп. 1. Д. 87. Л. 7; ГАНО. Ф. 127. Оп. 3. Д. 17. Л. 77 и др.

""Восьмой съезд РКП (б). Протоколы,- М„ 1959,- с. 418-419, 421.

"КПСС в резолюциях...-Т. 2,-с. 249.

18ПАТО. Ф. 976. Оп. 1. Д. 1. Л. 8. |9МПА. Ф. 80. Оп. 1. Д. 23. Л. 61.

определенный перелом в настроении рабочих по отношению к специалистам20. В Казанской губернии организовывались лекции на тему «Революционное движение в России и роль интеллигенции в прошлом и в данный момент»21.

Конечно, ни в коей мере не следует упрощать вопрос о взаимоотношении Советской власти, партийных органов с одной стороны и интеллигенции с другой. Было немало примеров, особенно в условиях гражданской войны на освобождавшихся от белогвардейцев и интервентов территориях, когда партийные, советские администраторы практически огульно зачисляли во врагов тех, кто занимал какие-либо руководящие должности на предприятиях при белогвардейцах. В Перми, например, в бытность у руководства губко-мом Г. И. Мясникова инженеров и техников Мотовилихинского и ряда других заводов, вернувшихся из Сибири, под тем предлогом, что они в свое время отступили вместе с колчаковцами, отправили в виде наказания на заготовку дров, в то время как на предприятиях губернии ощущалась острейшая нехватка квалифицированных специалистов. По инициативе Мясникова в Мотовилихе были произведены многочисленные аресты специалистов, причем некоторых из них, без достаточного доказательства их контрреволюционной деятельности, расстреляли22. В Екатеринбургской губернии на почве недоверия к специалистам, работавшим на руководящих постах при колчаковцах, были факты убийства их рабочими23. Подобные факты свидетельствовали о том, какой это был больной вопрос: взаимоотношение рабочих и интеллигенции на освобожденных территориях. Поэтому борьба с проявлениями анархо-синдикалистских и, по сути дела, махаевских взглядов на роль интеллигенции оставалась одним из важнейших направлений в работе и парторганизаций, и советских, особенно же профсоюзных и хозяйственных органов.

Как это ни парадоксально, в сближении интеллигенции с Советской властью определенную роль сыграла гражданская воина, во время которой перед каждым человеком остро встал вопрос о том, на чьей стороне он - революции или контрреволюции. С точки зрения изменения политических настроений российской интеллигенции в это время были особенно важны два момента. Во-первых, то, что в конечном счете все контрреволюционные правительства, возникавшие первоначально под самыми демократическими лозунгами, довольно скоро выродились в режимы военной диктатуры. Во-вторых, что имело особенно важное значение для людей, настроенных патриотически,- за белогвардейцами шли обычно иностранные интервенты, самым нахальным и наглым образом грабившие Россию, третировавшие русских вообще. Изданные недавно дневники А. А. Будберга - управляющего военным министерством в правительстве Колчака - яркое свидетельство того недовольства, которое вызывало поведение интервентов даже у высших военных чинов белой армии24.

Интеллигенция, в том числе военная, довольно быстро убеждалась, что именно Советская власть отстаивает независимость страны. В конечном счете, именно это определило позицию большого числа интеллигентов, в том числе из офицеров старой армии. В интереснейшей книге А. Г. Кавтарадзе «Военные специалисты на службе Республике Советов. 1917-1920 гг.» сделаны следующие любопытные подсчеты: из примерно 250 тыс. генералов

20ЦПА ИМЛ. Ф. 17. Оп. 4. Д. 22. Л. 141.

■"ПАТатО. Ф. 868. Оп. 1. Д. 14. Л. 57.

""ГАСО. Ф. 95. Оп. 1. Д. 184. Л. 29- 30; ПАСО. Ф. 1494. Оп. 1. Д. 8. Л. 12-13; ПАПО. Ф. 557. Оп. 2. Д. 65. Л. 88-94.

"ПАСО. Ф. 1494. Оп. 1. Д. 8. Л. 12-13; Д. 86. Л. 59.

24См.: Гуль Р. Ледяной поход; Деникин А. И. Исход и смерть генерала Корнилова; Барон Будберг А. Дневник.- М., 1990,- с. 172-318.

и офицеров старой русской армии, имевшихся на октябрь 1917 года примерно 30 процентов воевали за Советскую власть, около 40 процентов участвовали в белогвардейских армиях, примерно 30 процентов не воевали ни на той, ни на другой стороне. Интересны подсчеты А. Г. Кавтарадзе и в другом отношении: он отмечает на основе анализа большого количества источников, что подавляющее большинство офицеров белых армий были людьми по существу не имевшими сколько-нибудь серьезной движимой или недвижимой собственности, т. е. были не помещиками и капиталистами (как это традиционно принято считать), а по существу обычными русскими интеллигентами, частью из кадровых военных, частью же из числа прапорщиков военного времени. Автор отмечает - по мере того, как продолжалась интервенция и гражданская война, соотношение офицеров в Красной и белых армиях постепенно менялось в пользу первых. С началом же войны с Польшей значительная масса бывших офицеров белых армий изъявила желание воевать за Советскую власть. Свыше 14 тысячам из них была реально предоставлена такая возможность25.

На настроения интеллигенции серьезно повлияли также масштабы и направленность той преобразовательной работы, которая была начата в Советской России в первые после победы Октябрьской революции годы. Известно, например, какое большое значение для привлечения к работе громадной массы учителей, преподавателей высших учебных заведений имела политика Советского государства в области развития народного образования, позволившая даже в условиях войны организовать в громадных масштабах работу по ликвидации неграмотности, расширению обучения детей из семей рабочих и крестьян. Для научно-технической интеллигенции подобным делом был план ГОЭЛРО, соединявший в себе исключительную смелость замыслов и весьма трезвый научный расчет. Специалист, интеллигент не может быть равнодушным, когда ему предоставляют действительно колоссальные возможности профессионального роста. Что же касается неверия основной массы старой интеллигенции в социализм и коммунизм - так ведь от них, по крайней мере в первые годы Советской власти, этого и не требовалось. Базой, на которой реально наметилось в 1917-1920 гг. сотрудничество основной массы интеллигентов с Советской властью были вещи простые и понятные: надо не допустить развала страны, растаскивания ее иностранными интервентами, нужно не допустить вымирания народа с голоду, нужно попытаться преодолеть разруху, учителям нужно учить детей, врачам - лечить больных, инженерам - восстанавливать из руин заводы и фабрики. Все другие вопросы отходили тогда на второй план.

У старой российской интеллигенции большая, сложная и во многом трагическая судьба. Исходя из идеи служения своему народу, прежде всего угнетенным и трудящимся массам, российская интеллигенция, по крайней мере в лице тех, кто считался ее лучшими представителями, много сделала для приближения и победы революции. Она мечтала о революции, как о празднике. Революция, разразившаяся в России, оказалась во многом не такой, как мечталось в относительно спокойные времена в застольных беседах, столь любимых российскими интеллигентами. Стряхнувший с себя ярмо, страдавший и угнетенный сотни лет народ мало напоминал умилительно добродушного в своей незлобивой и всепрощающей натуре толстовского Платона Каратаева. Действительность в 1917-1920 гг. мало напоминала те идиллические сценки, которые грезились в дореволюционные времена, как и вообще реальная жизнь мало напоминает идиллию. Гроза пронеслась над Россией. Годы понадобились, чтобы вернуть жизнь

25Кавтарадзе А. Г. Военные специалисты на службе Республике Советов. 1917- 1920 гг.-М., 1988,-с. 174, 176-177, 227-230.

миллионов людей в обычную, нормальную колею, найти классам, социальным слоям и просто отдельным людям свое место в кардинально изменившемся мире.

А. В. Бакунин

НЕКОТОРЫЕ ТЕОРЕТИКО-МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ РАЗВИТИЯ ПРОИЗВОДИТЕЛЬНЫХ СИЛ В ПЕРИОД ФОРМИРОВАНИЯ СОВЕТСКОЙ ОБЩЕСТВЕННО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ СИСТЕМЫ (НА МАТЕРИАЛАХ УРАЛА)

Еще не так давно ученые-обществоведы, используя сталинскую интерпретацию ленинского подхода к формированию социалистического способа производства утверждали, что новые производственные отношения, основанные на общественной собственности на орудия и средства производства, начинают складываться только после победы социалистической революции, что капитализм в лучшем случае может подготовить материально-технические предпосылки социализма путем развития производительных сил. При этом они ссылались на известное положение Ленина в работе «Очередные задачи Советской власти»,- что «главной задачей пролетариата и руководимого им беднейшего крестьянства во всякой социалистической революции... является положительная или созидательная работа налажения чрезвычайно сложной и тонкой сети новых организационных отношений, охватывающих планомерное производство и распределение продуктов, необходимых для существования десятков миллионов людей»1. Но, во-первых, здесь ничего не говорится о том, что новые отношения не зарождаются до революции, а, во-вторых, авторы не учитывают развитие взглядов Ленина на эту проблему после 1918 г., когда было написано данное произведение.

На самом деле Ленин в данном вопросе шел за Марксом и в начале 20-х годов сделал вывод о новом соотношении в развитии капитализма и социализма. Он считал, что созревание социализма, как и всех других формаций, начинается и происходит естественно-историческим путем - уже внутри капитализма. В «Экономических рукописях 1857-1859 годов» Маркс писал о формировании именно в недрах буржуазного общества таких «производственных отношений» и «отношений общения», которые могут взорвать этот строй. «Если бы в этом обществе, как оно есть,- отмечал он,- не имелись налицо в скрытом виде материальные условия производства и соответствующие им отношения общения, необходимые для бесклассового общества, то все попытки взрыва были бы донкихотством»2. В работе «Государство и революция» Ленин, отмечая этот диалектический подход Маркса к эволюции капитализма, пишет: «У Маркса нет и капельки утопизма в том смысле, чтобы он сочинил, сфантазировал «новое» общество. Нет, он изучает, как естественно-исторический процесс, рождение нового общества из старого, переходные формы от второго к первому»3. В последние годы своей жизни Ленин, диалектически подходя к практике мирового развития и социалистического строительства в СССР, пересматривал свою точку зрения на социализм. Он признает и в работе «Лучше меньше, да лучше» пишет, что движение капиталистических стран к социализму пойдет «не так, как мы ожидали»4. Ленин говорит о «вызревании» социализма внутри капитализма5. Отсюда следует, что сталинская интерпретация о невозможно-

"Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 36. с. 171.

2К. Маркс, Ф.Энгельс. Соч. Т. 46. Ч. 1. с. 103.

"Ленин В. И. Поли. собр. соч. Т. 33. с. 48.

Цель данной курсовой работы – рассмотреть влияние 1917 года и событий, произошедших в нем, на судьбу русской интеллигенции. Для достижения поставленной цели необходимо решить следующие задачи:
дать определение русской интеллигенции;
рассмотреть этапы ее формирования, признаки и функции;
оценить участие и отношение русской интеллигенции в революционных событиях 1917 года;
оценить ее влияние на русскую интеллигенцию.

Введение 3
1. Интеллигенция как социокультурный феномен России 13
1.1Русская интеллигенция: понятие, сущность, формирование 13
1.2 Признаки и функции русской интеллигенции 15
2. 1917 год в судьбе русской интеллигенции 21
2.1 Участие русской интеллигенции в Революции 1917 года 21
2.2 Отношение русской интеллигенции к Революции 1917 года 28
2.3 Последствия революции 1917 года для русской интеллигенции 37
Заключение 43
Список использованной литературы 44

Работа содержит 1 файл

Интеллигенция как субъект духовного производства служит правде, истине, идеалу. Именно на этой стезе она вместе с народом сознательно выражает общечеловеческие ценности. Заглавная роль интеллигенции в обществе - нести нравственную миссию, являться при любых обстоятельствах жизни носителем такой социальной ценности, как интеллигентность - способность воспринимать, сохранять, распространять и создавать духовные ценности. Эта роль интеллигенции настолько велика, что самый авторитарный режим вынужден вводить интеллигенцию в свой состав в качестве специалистов по различным сферам жизни общества, допускать определенное распределение функций, подчиняя и приспосабливая духовную сферу к своим задачам, хотя бы ценой резкого ограничения этой сферы и деформации ее подлинных общественных функций.

Функция 2. Хранение и трансляция, упорядочивание и распространение культурных ресурсов, удержание норм и ценностей, исторической памяти.

Без обеспечения такой функции невозможно ни сохранение общества, ни его адаптация к изменяющимся условиям. Именно она ложится на плечи самой многочисленной группы интеллигенции - учителей, библиотечных и музейных работников, редакторов, реставраторов, работников системы просвещения, программистов и т.д. Их роль в общем процессе культурной жизни может быть обыденной и почти безымянной, но именно благодаря их постоянной работе общество обеспечивается культурой.

Функция 3. Творческий процесс выработки новых идей, образов, моделей действий, политических и социальных программ.

Отличительная особенность носителей этого типа функций - высокая степень индивидуализации, так как инновации (нововведения) большей частью являются результатом творческих усилий отдельных личностей или малых групп коллективов. Поэтому за инновацией обычно закрепляется собственно имя автора или группы. Такое творчество неизбежно протекает через разрыв с безусловными запретами и представлениями, нарушение принятых представлений, норм и правил. Но такой процесс нередко сопровождается не только мысленным экспериментированием над общественными конструкциями и доктринами, но и экспериментом над собой и своей судьбой. Поэтому судьба изобретателей и новаторов далеко не всегда благополучна, в отличие от хранителей, которые могут рассчитывать на более спокойную, хотя часто малозаметную жизнь. Однако именно по степени способности общества к принятию нового следует оценивать его развитость.

Новаторская духовная деятельность - процесс мало управляемый, во многом зависящий от субъективных личностных факторов и от духовной атмосферы в обществе, от степени динамичности его культуры и от восприимчивости общества к инновациям. Поэтому всякое развитое общество поддерживает те специфические институты - фонды, центры, академии, в которых создается благоприятная среда для появления творческих открытий и изобретений. Важной функцией этих центров является не только материальная поддержка творчества, но и признание со стороны коллег (соратников и соперников), распределение авторитета. Произвольное вмешательство и подавление таких внутренних механизмов самооценки может привести к ослаблению творческой атмосферы, снижению духовного потенциала.

Функция 4. Анализ и отбор посредством критики наиболее важных и достойных достижений духовной жизни.

Между творческой элитой и обществом существует неизбежный разрыв, дистанция, преодоление которой необходимо для признания нового открытия, акта духовного творчества. Для того чтобы результаты инновации были переданы для общего пользования, они должны быть санкционированы, одобрены и интерпретированы другой группой, осуществляющей критику, то есть необходим тщательный анализ и отбор наиболее важного и достойного. Эту функцию выполняет интеллигенция посредством критики.

Критика должна соотнести новое с имеющимся духовным наследием, согласовать со сложившейся духовной жизнью. Кроме того, критика должна соотнести новое с признанными ценностями и представлениями, с музеем, университетом и школой, с существующими взглядами и представлениями. Критика по самой сути апеллирует к авторитетам, образцам, именам, вкусам, признаваемым в данной профессиональной среде и различных сферах общественной жизни. Именно критика "возводит пантеон" классиков прошлого и настоящего, без которых невозможно отделить высокое от заурядного, оригинальное произведение от заимствованных или тривиальных работ. Вместе с тем популяризаторская работа призвана растолковать сложные произведения и открытия, донести их до массового читателя, публики, до широких слоев населения.

2. 1917 год в судьбе русской интеллигенции

2.1 Участие русской интеллигенции в Революции 1917 года

К началу XX века Россия не была страной классического капитализма. Запоздавшая реформа 1861 года, хотя и дала значительный толчок развитию России по буржуазному пути, не позволила ей решить многие задачи общественного развития. "Здесь в силу запоздалого вторичного и догоняющего развития капитализма, - пишет академик П. Волобуев, - как бы наложились друг на друга разные исторические эпохи, спрессованные во времени и пространстве. Ввиду этого одновременно надо было решать и аграрный вопрос - основной для страны, где крестьянство составляло большинство населения, и задачи капиталистической индустриализации, подъема культурно-образовательного уровня народа, и национальную проблему, и проблему демократизации общественно-политической жизни - замены абсолютистско-бюрократических порядков буржуазно-демократическими и т.п."

При всех издержках прогресса страна отличалась высокой концентрацией промышленного производства, значительным уровнем организованности и сознательности рабочего класса, сложной многопартийностью и острой идейно-политической борьбой. Отличительной чертой было также то, что российская буржуазия не была революционной и боялась радикальных перемен. Еще одна особенность состояла в том, что обе российские революции протекали в ходе мировой империалистической войны - главного дирижера многих событий. Без разрыва с войной никакие радикальные перемены в стране были невозможны, а необходимость такого разрыва резко сближала назревшие общедемократические перемены с социалистическими, с радикальными мерами борьбы против империалистических основ войны.

Конечно же, сама российская буржуазия очень хотела быстрого развития в стране капитализма, а вместе с ним и своего процветания, но она не желала необходимых для этого радикально-революционных мер, боялась подобных мер, не шла на них. Это стало ясно уже после прихода к власти первого буржуазно-помещичьего Временного правительства, возглавляемого князем Львовым. С каждым месяцем от Февраля до Октября становилось все яснее, что буржуазия, придя к власти не хочет и не может выполнить свое историческое предназначение: дать мир народу, землю крестьянам, права и свободы всем гражданам. А значит ждать народу облегчения от этой власти нечего, значит правы были Ленин и большевики, давно заявлявшие, что российская буржуазия не хотела и не могла вести Россию по капиталистическому пути, что сама надежда с ее помощью осуществить возрождение страны - ни на чем не основанная утопия, нереальная мечта вчерашнего и сегодняшнего обывателя, филистера, наслышавшегося басен о том, что если есть буржуазия, то возможен и капиталистический путь развития, строящего свое понимание истории не на реальных фактах, а на пожеланиях вроде "вот если бы, да кабы!".

25 октября (7 ноября) 1917 года в результате острейших противоречий как унаследованных от Февраля, так и новых, наслоившихся за время восьмимесячного развития страны в условиях продолжавшейся империалистической войны, в истерзанной России произошел революционный переворот. В отличие от Февраля это был отнюдь не стихийный взрыв недовольства масс, а достаточно продуманное и организованное выступление вооруженных отрядов рабочих, солдат и матросов, завершившееся взятием Зимнего и арестом членов Временного правительства.

В результате успеха вооруженного восстания Октябрьской революцией была одержана политическая победа - буржуазное Временное правительство, возглавлявшееся эсером А. Керенским, было свергнуто, а государственная власть была передана Второму Всероссийскому съезду Советов, создавшему и утвердившему рабоче-крестьянское правительство, возглавленное лидером большевиков - В. Лениным.

Не интеллигенция устроила революцию. Общество передержали в состоянии стазиса, и оно отреагировало революцией. Детонатором послужило поражение России в войне с Японией, и вплоть до осени 1905 года происходила борьба народной стихии и государственного порядка, в которой интеллигенция практически не участвовала.

Лишь после Манифеста 17 октября, когда самодержавная власть, стремясь успокоить стихию, пошла на либерализацию политического строя, интеллигенция вышла на историческую сцену.

Обратим внимание на этот факт: пока государство было по-настоящему деспотическим, интеллигенция, при всем своем резко критическом отношении к самодержавию, в массе своей сидела тихо. Как только пахнуло свободой, у нее прорезался голос, и это был призыв к борьбе с государством. То есть, случилось то же, что и в период "великих реформ" Александра II, только в более крупных масштабах.

"Бездонное легкомыслие" образованной элиты дорого обошлось России уже в 1907 году - царское правительство ответило на растущую анархию "третьеиюньским переворотом", в значительной степени ревизовавшим конституционные преобразования 1905-1906 гг. Но и этот урок ничему не научил интеллигенцию, впавшую в революционное исступление. Она и после 1907 сохранила черты, сложившиеся в XIX веке - те самые "легковерие без веры, борьба без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоговения".

После поражения революции "прогрессивная общественность" немного умерила пыл, хотя и сохранила дух. А массы к революции, казалось, совсем охладели. Возможно, нового приступа "пугачевщины" и удалось бы избежать, у страны вообще и у интеллигенции в частности еще был шанс. Все же, революционная буря не опрокинула государство; "третьеиюньская реакция" не уничтожила основные политические новшества 1905-1907 гг.; новый премьер П.А. Столыпин, решительно подавивший революционно-террористическое движение, начал многообещающие социально-экономические реформы. Чтобы не допустить нового срыва в развитии страны, требовалась консолидация элиты.

На этом историческом фоне появились "Вехи" с призывом к интеллигенции "пересмотреть все свое миросозерцание", "отрешившись от безрелигиозного государственного отщепенства", перестать "существовать как некая особая культурная категория" и тем самым "совершить огромный подвиг… преодоления своей нездоровой сущности".

Призыв услышан не был. "Вехи" наделали много шума, они, как позднее писал С.Л. Франк, "имели шумный, сенсационный успех - они были главной литературно- общественной сенсацией 1909 года". Но прислушаться к предостережениям и призывам семерых мыслителей интеллигентская общественность не захотела. А ее вожди обрушились на веховцев с уничтожающей критикой.

Лидер кадетов П.Н. Милюков в противовес "Вехам" организовал апологетический сборник "Интеллигенция в России", провозгласивший интеллигенцию солью земли, двигателем прогресса, высшей ценностью российской истории - и лично отправился в большое лекционное турне по России, чтобы громить "Вехи".

Поразительным единодушием встретило российское общество Февральскую революцию. Бескровный переход от "старого" к "новому", всеобщее согласие в обществе, опять вызвали радостный энтузиазм. Сразу всем стали ненавистными атрибуты старого мира: не только деспотия самодержавия, но и буржуазная сытость и мещанская пошлость; проклиная действительность, желали крушения всех устоев, взывали к лучшему миру. Революция рассматривалась как кризис, через который неизбежно должны пройти все остальные страны, включая Россию, чтобы присоединиться к свободным народам Европы. Все смотрели с оптимизмом в будущее, потому что хотели, чтобы "все было хорошо". Верили в возможность установления справедливого порядка, как между странами, так и внутри каждой страны в отдельности. С таким энтузиазмом приветствовала революцию как искупительную акцию не только интеллигенция, представшая в массе своей непрактичными мечтателями, но и простой русский мужик, который увидел в ней исполнение своей затаённой мечты о наступлении Царства Божьего на земле. Он полагал, что для наступления нового мира достаточно лишь отменить старый порядок и поэтому пребывал в первое время после Февральской революции в благостном ожидании.

В прежнем порядке, который ассоциировался с политическим устройством Российской Империи, видели причину всех недостатков старого мира. Все сходились на необходимости переустройства политической системы, поэтому многие оправдывали даже террор, а в террористах видели героев.Были, конечно, и сторонники эволюционистского пути, которые вообще всё видели иначе, но их предостережения никто не хотел слушать. Люди, привыкшие к порядку, чувствовали угрозу надвигавшейся анархии, но и они, сознавая, как сильно скомпрометировал себя старый режим, открыто не протестовали и в основном отмалчивались.

Февральская революция, не выполнив своих задач, лишь породила в стране хаос и анархию, которыми, как известно, умело воспользовались большевики. В восприятии Октябрьской революции интеллигенцией не было уже того оптимизма и радостного энтузиазма, с которым была принята Февральская революция, но не было в нём и стремления, а главное, твёрдой убеждённости в необходимости противостоять ей. Во взглядах интеллигенции обозначились различные позиции.

Выбор политической позиции, того или иного общественно-политического лагеря, для большей части российской интеллигенции в 1917 году не был, да и не мог быть кратковременным актом. Он проходил в ходе длительного процесса накопления и критической оценки политического опыта. Свое место в революционном процессе осени 1917 года каждая группа и каждый конкретный представитель интеллигенции определял под воздействием сложного комплекса факторов, их переплетения и взаимодействия.

В большинстве работ советских историков, где охарактеризовались общественно-политические позиции российской интеллигенции в 1917 году, её деятельность в первые месяцы Советской власти, оценка давалась с позиций большевиков. Главное внимание в этих работах уделялось отношению интеллигенции с новой властью, а не мотивом поведения и деятельности данного социального слоя. Если же эта проблема и затрагивалась в советских исторических сочинениях, то взгляды и дела "антисоветской" интеллигенции трактовались весьма тенденциозно, через классово-идеологическую призму, исключительно как "зависимость от денежного мешка буржуазии". Данный подход не позволял объективно оценить мотивы и саму деятельность российской интеллигенции в послеоктябрьский период, а также непредвзято рассмотреть политику "рабоче-крестьянского государства" к этому субъекту общественной деятельности.

Не вызывает сомнения тот факт, что события осени 1917 года стали поворотным пунктом не только в развитии всей страны, но и в политической дифференциации российской интеллигенции. За короткий отрезок времени в сознании интеллигенции произошли существенные, а порой кардинальные изменения. И это не случайно, ибо, как известно, бывают в истории времена, когда в одном дне сосредоточиваются десятилетия.

Отношение российской интеллигенции к Октябрьской революции было различным. Спектр оценок был очень широким: от крайне негативных до восторженно приветствующих. К сожалению, отсутствие точных сведений, социологических данных не позволяет чётко и определённо судить о политической дифференциации российской интеллигенции в ходе большевистской революции. Это привело к существованию различных точек зрения в оценке политической дифференциации российской интеллигенции непосредственно после взятия власти большевиками, как в специальных исторических исследованиях, так и в мемуарной литературе. Довольно часто в работах того времени интеллигенцию после Октябрьской революции оценивали, как массу, в большинстве своём противостоящую большевикам, неспособную "перестроить своё мировоззрение" и "осознать непобедимость идей социализма".

Некоторые считали, что основная масса российской интеллигенции не смогла поначалу принять большевистскую революцию, но в дальнейшем поменяла свое отношение на противоположное.

В исторической литературе принято выделять три группы в составе российской интеллигенции в зависимости от отношения к советской власти:

• - полностью поддержавшие Октябрьскую революцию;
• - колеблющиеся;
• - не принявшие революцию.

Пользуясь этой схемой, необходимо иметь в виду, что она подвижна и условна. Политические настроения интеллигенции зависели как от политической ситуации, так и от обстоятельств частной жизни, которые в те бурные месяцы и годы менялись чрезвычайно быстро. Интеллигенция никогда не была однородна, ее представители входили во все политические партии, принадлежали к разным идейным течениям. Октябрьская революция и гражданская война углубили идейно-политические разногласия интеллигенции.

Ряд представителей интеллигенции приветствовали установление советской власти, некоторые принимали непосредственное участие в революционных событиях. Сюда можно отнести тех, кто еще до революции связал свою судьбу с революционным движением и большевистской партией. Само появление большевизма как идейного течения было связано с исканиями леворадикальной части российской интеллигенции. К концу 1917 г. в большевистской партии насчитывалось около 10% интеллигентов. Помимо профессиональных революционеров по разным причинам советскую власть поддержали К. Тимирязев, В. Маяковский, А. Блок, В. Брюсов, Е. Вахтангов, В. Мейерхольд, А. Таиров. Общая численность поддерживавших Октябрьский переворот представителей интеллигенции по всей России не превышала 50 тыс. человек, т. е. менее чем каждый двадцатый. Вместе с тем их поддержка носила не только морально-публицистический характер, но и сразу же стала воплощаться в конкретные дела. В. В. Маяковский писал в автобиографии: "Октябрь. Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня и не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось". Ратьковский И.С., Ходяков М.В. История советской России Санкт-Петербург, 2001.

Часть интеллигенции открыто осудила Октябрьскую революцию. На собраниях Московского университета, ученых Петрограда, Дома литераторов, Дома искусств и других многочисленных организаций интеллигенции принимались коллективные постановления против узурпации власти большевиками. Даже те представители интеллигенции, которые были известны своими демократическими взглядами, такие как В. Короленко, М. Горький, И. Бунин, увидев воочию "беспощадный русский бунт", не приняли новую власть.

Соотношение политических группировок интеллигенции не было постоянным. Многие интеллигенты, враждебно принявшие Октябрьскую революцию, уже весной 1918 г. соглашались на профессиональное сотрудничество с советской властью.

Но наиболее многочисленной оказалась группа интеллигенции, занявшая позицию невмешательства в политику. Это объяснялось следующими обстоятельствами. С одной стороны, большая часть интеллигенции в прошлом не поддерживала политику самодержавия, стремилась к изменению существующего строя, активно участвуя в революционном движении. С другой стороны, она испытывала страх перед революционным народом и не могла понять сущности Советской власти, начавшихся социалистических преобразований. Жизнь заставляла их сотрудничать с властью, и это часто определяло их дальнейшую судьбу - превращение в лояльного к власти советского служащего или путь в эмиграцию.

Среди факторов, которые фигурируют в качестве определяющих отношение интеллигенции к Октябрьской революции, обычно называют партийную принадлежность, профессию, возраст, образование, материальный уровень жизни, социальное происхождение. Как уже отмечалось, "принято считать, что интеллигенция под влиянием Октября разделилась на три группы: враждебно, нейтрально и лояльно встретивших установление пролетарской диктатуры". Красильников С. А. Октябрь и политические позиции интеллигенции // Советская интеллигенция и ее роль в коммунистическом строительстве СССР. М., 1979.

В отношении интеллигенции к большевистской революции от её партийной принадлежности безусловно закономерна первостепенная зависимость. Та часть интеллигенции, которая накануне Октября 1917 года чётко определила "свою" партию, непосредственно после "рабоче-крестьянской революции", как правило, идёт за данной политической партией. Можно проследить сильное стремление членов октябристской и кадетской партий в антибольшевистский лагерь, их резко отрицательное отношение к Советской власти и слабый уровень колебаний. Но наличие определённого уровня колебаний, хотя и относящихся к величинам второго порядка, является уже показательным явлением. А вот у российских интеллигентов, состоявших в эсеровской и меньшевистской партиях, уровень колебаний становится доминирующим показателем, хотя здесь высоки и антибольшевистские тенденции.

И всё же показатель влияния партийно-политической принадлежности интеллигенции на её отношение к Октябрьской революции, скорее всего, является уже очевидным итогом воздействия ряда первичных факторов, именно они и представляют наибольший интерес. Можно выявить следующую закономерность: у высокообеспеченных интеллигентов очень сильно негативное восприятие "пролетарской революции", заметное стремление в ряды борцов с большевизмом, хотя имеются и значительные колебания. У среднеобеспеченной интеллигенции прослеживается отрицательное отношение к революции большевиков лишь второго порядка. А вот низкообеспеченных интеллигентов в первую очередь характеризует стремление в разряд колеблющихся. Это даёт определённые основания говорить о сильных антибольшевистских настроениях у высокообеспеченной интеллигенции, значительных у среднеобеспеченной и о серьёзных колебаниях у малоимущей интеллигенции.

Конечно, трудно согласиться с упрощённым представлением, о непосредственной зависимости жизненного уровня интеллигенции и её политических позиций. Уровень материального положения не даёт нам права однозначного, непосредственного отнесения того или иного интеллигента в пробольшевистский или антибольшевистский партийно-политический лагерь. Но, одновременно следует учитывать, что фактор материального положения является доминирующим при сопоставлении с другими факторами, воздействующими на политические позиции интеллигенции в 1917 году.

Значительный интерес представляют данные о влиянии профессионального фактора. Так, у государственных служащих и дипломатов выявлена очень высокая степень негативного отношения к власти большевиков при наличии серьёзной неустойчивости в политических настроениях. У деятелей театра, музыки, кино заметны тенденции в поддержку Октябрьской революции и отрицания контрреволюционной борьбы. А вот доминирующее положение в политических настроениях среди писателей, поэтов, литературных критиков, журналистов занимает колеблющаяся позиция, хотя здесь заметно и определённое негативное отношение к большевистской революции. У художников, скульпторов, графиков и других деятелей изобразительного искусства также преобладают политические колебания, но у них сильно и отрицание участия в антисоветской деятельности. В среде военной интеллигенции в 1917 году были определяющими антибольшевистские настроения. А вот для учёных наоборот характерно активное сотрудничество с "рабоче-крестьянским государством" и ярко выраженное нежелание сотрудничать с антибольшевистским лагерем. Среди медиков, агрономов, лесоводов заметны тенденции к сотрудничеству с победившей "диктатурой пролетариата" и отрицание антисоветских устремлений.

Достаточно большое воздействие на политические позиции интеллигенции оказывало социальное происхождение. Так, у выходцев из дворянства и буржуазии в рядах интеллигенции чётко зафиксированы негативное отношение к Октябрьской революции и поддержка антибольшевистской контрреволюции. А вот у интеллигентов, вышедших из крестьянской среды, доминируют колеблющиеся позиции, хотя заметно и позитивное отношение к большевистской революции и негативное к её противникам. Стремление в советский стан и нежелание поддерживать противников Октября заметны у выходцев из семей служащих.

Велико также влияние на политические позиции интеллигенции России в конце 1917 года возрастных факторов. У молодых представителей российской в возрасте до 25 лет чётко зафиксировано преобладание приятия Советской власти и отрицания антисоветских позиций. Подобная тенденция наблюдается и в возрастной группе от 26 до 35 лет, но она выражена не столь определённо, как у молодёжи. А вот в группе интеллигенции от 46 до 55 лет заметно негативное отношение к Красному Октябрю, к ней примыкает, но не столь определённо, и группа в возрасте от 36 до 45 лет. Это даёт возможность предполагать наличие у молодых интеллигентов сильных пробольшевистских позиций и усиление антибольшевистских взглядов у лиц интеллигентских профессий более старшего возраста. Подобная тенденция, скорее всего, не была случайной, так как по мере развития исторических событий в России 1917 года происходило и заметное усиление распространения пробольшевистских воззрений, в том числе и среди интеллигенции. При этом молодёжь связывала с коренным переворотом социальных отношений возможность выдвинуться, занять заметное место в новой, революционной власти. В свою очередь интеллигенты среднего, и особенно старшего поколения, опасались потери своего социального статуса.

Кроме прочих факторов, можно отметить воздействие уровня образования на политические позиции интеллигенции. При этом следует отметить в целом невысокий образовательный уровень дореволюционной интеллигенции России. В 1913 году в Российской империи было 136 тысяч специалистов с высшим образованием, 54 тысячи -- со средним специальным образованием из 1 миллиона лиц, относимых статистикой по характеру труда к интеллигенции. Октябрьская революция и интеллигенция // Великий Октябрь и крах непролетарских партий в России. Сборник научных трудов. Калинин, 1989. Преобладала тенденцию неприятия "коммунистической революции" и сотрудничества с антисоветскими силами у лиц со средним образованием. У интеллигентов со средним специальным образованием, наоборот, сильно отрицание антибольшевистских позиций и поддержка Октябрьской революции. Но чёткой зависимости уровня образования и политических позиций выявить не удалось.

Как и многие творческие люди начала ХХ века, Маяковский искренне считал себя «революцией мобилизованным и призванным».

Кто только не обвинял интеллигенцию в том, что она сыграла важную, если не решающую, роль в подготовке Русской революции 1917 года! И кто только не высказывался о ней нелестно! И правые, и левые, и монархисты, и большевики, и меньшевики, и известные в стране и мире мыслители. Виталий Шульгин, бывший влиятельный депутат Государственной думы и вообще яркая личность, который вместе с другим таким же неординарным политиком с авантюрной жилкой, думцем Александром Гучковым, принимал отречение от престола Николая Второго, говорил: «Среди русской интеллигенции… очень много озлобленных. Эти люди ненавидят всех и вся. С огромной страстностью они втираются во всякое дело, но исключительно для того, чтобы его испортить. Они ненавидят всякое творчество и живут только разрушением». Возможно, такое впечатление у Шульгина сложилось от деятельности большевиков, верхушку которых составляла радикальная интеллигенция, призывавшая к поражению страны в мировой войне, исходя из принципа «чем хуже, тем лучше».

Не жаловал интеллигенцию и Ленин. В письме Горькому от 15 сентября 1919 года он говорил не о всей интеллигенции (что важно!), а о «лакеях капитала, мнящих себя мозгом нации. На деле это не мозг, а говно... «Интеллектуальным силам», желающим нести науку народу (а не прислуживать капиталу), мы платим жалование выше среднего. Это факт. Мы их бережем. Это факт».

Сталин тоже делил интеллигенцию на хорошую и плохую, которая не связана с производством. 8 января 1937 года, давая интервью посетившему СССР немецкому писателю Лиону Фейхтвангеру, он сказал: «Есть такая группа интеллигенции, которая не связана с производством, как литераторы, работники культуры. Они мнят себя «солью земли», командующей силой, стоящей над общественными классами. Но из этого ничего серьезного получиться не может».

Идейный штаб русской революции?

Особый интерес представляет точка зрения на интеллигенцию философов русского послеоктябрьского зарубежья, которые хорошо знали ситуацию в России и при этом были свободны в суждениях. Это те, которые были либо высланы из страны Лениным в 1922 году либо эмигрировали, опасаясь репрессий. В их числе был и Георгий Федотов, который в статье «Трагедия интеллигенции» ставил вопрос: что являет собой русская интеллигенция? Отмечая, что это не профессиональная категория, не люди умственного труда, не учителя, врачи и даже не профессора, это чисто русский феномен. Защитники самодержавия, говорит философ, называли интеллигенцию «идейным штабом русской революции», причем сама она «в массе своей готова смотреть на себя именно таким образом». Федотов делает вывод: «Русская интеллигенция есть группа, движение и традиция, объединяемые идейностью своих задач и беспочвенностью своих идей». Однако он отказывается дать точное определение русской интеллигенции, поскольку каждое ее поколение «определяло себя по-своему, отрекаясь от своих предков и начиная, на десять лет, новую эру. Можно сказать, что столетие самосознания русской интеллигенции является ее непрерывным саморазрушением». Далее Федотов указывает на беспочвенность интеллигенции. Но по этому вопросу я обращусь к Николаю Бердяеву, который раньше и более подробно описал этот феномен.

В частности, Бердяев говорил: «Для интеллигенции характерна беспочвенность, разрыв со всяким сословным бытом и традициями, но эта беспочвенность была характерно русской. Интеллигенция всегда была увлечена какими-либо идеями, преимущественно социальными, и отдавалась им беззаветно. Она обладала способностью жить исключительно идеями. По условиям русского политического строя интеллигенция оказалась оторванной от реального социального дела, и это очень способствовало развитию в ней социальной мечтательности. В России самодержавной и крепостнической вырабатывались самые радикальные социалистические и анархические идеи. Невозможность политической деятельности привела к тому, что политика была перенесена в мысль и в литературу. Литературные критики были властителями дум социальных и политических. Интеллигенция приняла раскольнический характер, что так свойственно русским. Она жила в расколе с окружающей действительностью, которую считала злой, и в ней вырабатывалась фантастическая раскольничья мораль. Крайняя идейная нетерпимость русской интеллигенции была самозащитой; только таким путем она могла сохраниться во враждебном мире, только благодаря своему идейному фанатизму она могла выдержать преследования и удержать свои черты. Для русской интеллигенции, в которой преобладали социальные мотивы и революционные настроения, которая породила тип человека, единственной социальностью которого была революция, характерен был крайний догматизм…»

Примером крайней нетерпимости, а в наших нынешних терминах - экстремизма, был отнесенный большевиками к революционным демократам литературный критик Виссарион Белинский. В борьбе за новую социальную организацию общества он был готов пролить море крови. Белинский признавался: «Я начинаю любить человечество по-маратовски: чтобы сделать счастливою малейшую часть его, я, кажется, огнем и мечом истребил бы остальную…»

Пожалуй, еще более полно о причинах отщепенства, беспочвенности и в целом враждебности русской интеллигенции по отношению к существующему строю высказался крупнейший русский мыслитель, историк, экономист, академик Российской академии наук (исключенный из нее большевиками, но восстановленный посмертно в 1990 году) Петр Струве. В отличие от Бердяева и большинства других философов он принимал активное участие в общественной и государственной жизни.

В августе 1918 года Струве писал: «Извращенное идейное воспитание интеллигенции восходит к тому, что близоруко-ревнивое отстаивание нераздельного обладания властью со стороны монархии и узкого круга близких с ней элементов отчуждило от государства широкий круг образованных людей, ослепило его ненавистью к исторической власти, в то же время сделав эту интеллигенцию бесчувственной и слепой по отношению к противокультурным и зверским силам, дремавших в народных массах. Старый режим самодержавия опирался в течение веков на социальную власть и политическую покорность того класса, который

творил русскую культуру и без творческой работы которого не существовало бы и самой нации, класса земельного дворянства. Систематически отказывая сперва этому классу, а потом и развившейся на его стволе интеллигенции во властном участии в деле устроения и управления государством, самодержавие создало в душе, помыслах и навыках русских образованных людей психологию и традицию государственного отщепенства. Это отщепенство и есть та разрушительная сила, которая, разлившись по всему народу… сокрушала великое и многосоставное государство».

В сущности, такой же точки зрения придерживался и Николай Бердяев. В вышедшей вскоре после его депортации из Советской России книге «Философия неравенства» (Берлин, март 1923 года) он писал: «Русская революция есть тяжелая расплата за грехи и болезни прошлого, за накопившуюся ложь, за неиспользование своего долга русской властью и господствующими классами, за столетний путь русской интеллигенции, вдохновлявшейся отрицательными идеалами и обманчивыми, лживыми призраками. Русская революция есть гибель многих, слишком многих русских иллюзий, иллюзий народнических, социалистических, анархических, толстовских, славянофильских, теократических, империалистических и др.».

Обращаясь к русской интеллигенции, Бердяев указывал на полный крах ее традиционного миросозерцания. «Большевики лишь сделали последний вывод из вашего долгого пути, показали наглядно, к чему ведут ваши идеи. Многие из вас испугались, когда давно желанная вами социалистическая революция, основанная на вами же заложенном материалистическом базисе, начала истреблять вас и выбросила за борт жизни».

От проповедей – к террору

Начнем с народнических иллюзий. Народническое движение зародилось в 1860-е годы, естественно, не на пустом месте. Оно стало актом протеста против существующих в России общественных и государственный порядков. При всей его разноликости – от умеренных, революционно настроенных и анархических элементов – оно возглавлялось интеллигенцией и прошло путь от «хождения в народ» с целью его просвещения и подготовки к борьбе против крепостничества и самодержавия к террору. Но объективно оно изначально, даже имея в виду умеренных народников, было явлением реакционным. Реакционным было и по теории, и по делу.

Народники считали, что у России особый путь развития, что ее движение к социализму пойдет мимо капитализма и будет покоиться на сельской общине. То, что такой сценарий не мог реализоваться по целому ряду причин, серьезным обществоведам было очевидно. Но лидеры народников забрасывали Маркса и Энгельса на сей счет вопросами, и те допускали подобную возможность при определенных обстоятельствах.

Спустя многие годы все это сыграло с нами злую шутку. После развала мировой системы колониализма многие молодые государства объявили о своей ориентации на социализм, минуя капитализм. Такая идея нам показалась заманчивой. Ведь чем больше стран пойдет по пути к социализму, тем сильнее будет мировой социализм. В результате мы потратили миллиарды долларов, помогая странам социалистической ориентации, чтобы в один прекрасный день обнаружить: деньги наши были выброшены на ветер.

А что касается террора, то от рук народников погибло много высокопоставленных особ, осуществлено семь покушений на царя Александра II, и одно из них 13 марта 1881 году имело летальный исход. Это притом что император отменил крепостное право, провел много нужных стране реформ и пользовался популярностью у подданных. «Мог ли царь сделать больше для крестьянства, не вызывая резкого противодействия со стороны правящего класса?» – таким вопросом народники себя не озадачивали.

Но еще более страшный террор и с более тяжелыми последствиями был развязан пришедшей на смену народникам Партией социалистов-революционеров (эсеров). Она возникла еще в конце ХIХ века прежде всего как защитница интересов крестьян, но объявила о своем создании в январе 1902 года. Партия тоже имела разные течения и возглавлялась революционной интеллигенцией, хотя в ее рядах были представители разных слоев общества.

С 1901 по 1911 год от рук эсеров погибло и было ранено 17 тысяч человек. В их числе были не только генерал-губернаторы, губернаторы, генералы, полицмейстеры, но и городовые, урядники, околоточные, стражники, офицеры и др. Большой потерей для страны стало убийство эсером Дмитрием Богровым 1 (14) сентября 1911 года премьер-министра реформатора Петра Столыпина. Кто знает, имей он возможность довести аграрную революцию до конца, возможно, наше сельское хозяйство не понесло бы трудно восполнимых потерь... А может, и страна пошла бы по другому пути.

А ранение Ленина эсеркой Фанни Каплан 30 августа 1918 года ускорило его раннюю смерть – всего в 53 года – и расчистило путь к власти деспота Сталина, создавшего лишенную саморазвития тоталитарную систему в духе казарменного социализма. Я не идеализирую Ленина, ведь это он призывал превратить Мировую войну в войну гражданскую и требовал беспощадной борьбы с врагами революции. Однако он был несравнимо талантливее и образованнее Сталина. За его спиной был университет, а не духовная семинария, и опыт общения с европейскими мыслителями. Можно предположить, что нэп продолжался бы еще многие годы, и уж точно Ленин не позволил бы истребить лучшую часть командного состава Красной армии в канун войны с гитлеровской Германией и не дал бы себя обмануть Гитлеру. В итоге мы не понесли бы страшных людских и материальных потерь...

Но в тот же день (30 августа 1918 года) молодой петербургский писатель Леонид Каннегисер застрелил председателя ЧК Северной столицы Моисея Урицкого. В ответ большевики объявили «красный террор», в результате которого погибло много невинных людей непролетарского происхождения.

Хочу оговориться. Любой террор – это зло. Но и народнический, и эсеровский террор ни в коей мере не равен террору исламистов. Он не был направлен не только против детей, женщин и стариков, но и против простых граждан. Исламистский террор – это отрыжка средневековой жестокости в духе Чингисхана или Тамерлана (Тимура).

И вот что интересно... Когда большевики ругали интеллигенцию, они почему-то забывали, во-первых, что на Октябрьскую революцию неплохо поработала та же интеллигенция, включая таких известных людей, как Максим Горький, Владимир Маяковский, Александр Блок, Валерий Брюсов, Александр Серафимович... Между прочим, в 1920 году была создана РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), и к 1925 году в нее входило 4 тысячи «инженеров человеческих душ». И, во-вторых, если присмотреться к большевистским лидерам ленинского призыва, то они в своем большинстве пришли во власть не от сохи и станка, а из среды людей умственного труда. Причем многие из них долго жили в Европе и имели возможность вращаться в кругу творческих людей и сами там активно занимались творческой деятельностью.

Революция – зло?

Можно сказать и так, если вспомнить, чего стоили народу Октябрьский переворот и последовавшая за этим Гражданская война. Да и названная перестройкой мирная революция конца 1980-х – начала 1990-х годов обернулась для страны огромными потерями, которые до сих пор дают о себе знать. Притом что в ходе революции и после нее страдает не только народ. Оттесняются от власти, а то и репрессируются активные участники революции. Пришедшие к власти большевики сначала имели коалиционное правительство с левыми эсерами, потом ввиду разного отношения к Брестскому мирному договору от 3 марта 1918 года дело дошло до вооруженного столкновения между ними и привело к распаду коалиции. В конечном итоге все союзники и попутчики большевиков были репрессированы. А потом сначала были отстранены от власти, а в 1930-е годы и репрессированы деятели из ленинского окружения и те, кто когда-то в чем-то не соглашался со Сталиным. Их место заняли преданные ему лично не шибко образованные выдвиженцы. Что же касается готовившей страну к революции интеллигенции, то она если не эмигрировала, то была либо уничтожена, либо вытолкнута на обочину общественной жизни, либо превращена в служанку коммунистического режима.

В чем-то сходная ситуация сложилась и после демократической, антикоммунистической революции конца 1980-х – начала 1990-х годов. Да, не у дел оказалась научно-техническая интеллигенция, которая сыграла важную роль в борьбе с коммунистическим режимом. Но сильно проиграла и страна, поскольку за 25 лет постсоветского развития мы едва ли достигли уровня 1990 года, потеряв при этом машиностроение, станкостроение, понеся огромные потери в большой и прикладной науке и социальной сфере.

Свои ошибки и промахи большевики обычно адресовали наследию «проклятого капитализма». Провалившая реформы команда Гайдара–Чубайса, состоящая в основном из либерально-демократической интеллигенции, тоже пыталась объяснить свои неудачи тяжелым наследием «проклятого социализма». Реформаторы Дэн Сяопина получили куда более тяжелое наследие от казарменного социализма. Но им же удалось, имея к началу реформ экономику в три раза меньше нашей, к 2016 году, по подсчетам экономиста Андрея Илларионова, сделать ее почти в 13 раз больше российской. Более того, Китай обходит нас не только в промышленной, инновационной и научной сфере, но и по росту средней зарплаты.

Коллеги мне говорят: вся проблема в том, что ельцинских неудачных реформаторов сменили силовики, в основном чекисты. Они смогли предотвратить дальнейший распад страны, умеют закручивать гайки, но их учили бороться с врагами социализма, шпионами, диссидентами и т.д., но только не строить правовое государство и развивать экономику. При этом они огромные средства тратят на цели, не имеющие отношения к промышленному и инновационному развитию страны, и во имя величия России создают для нее больше противников, чем друзей, что затрудняет наше развитие. На это я отвечаю: силовики не с неба свались, они оказались у власти потому, что, провалив реформы и ввергнув в нищету большую часть народа, радикал-либералы дискредитировали в глазах общества идею демократии и либеральных ценностей. И если преобладающее большинство россиян поддерживает политическое руководство, значит они поддерживают и такую политику.

Согласно опросам общественного мнения, россияне готовы смириться с понижением жизненного уровня ради усиления военной мощи России и ее роли на международной арене. При этом, конечно, большие расходы на геополитические цели не должны вконец истощить страну и отбросить ее на обочину мирового прогресса. А такая опасность существует.

Революция и не зло, и не добро. Это стихия. Мало кто ожидал Февральскую революции (без которой не было бы Октябрьского переворота). Еще меньше людей ожидали распада СССР. И как говорили не сторонники, а противники революций, основным виновником их являются власти и правящий класс. При этом не снимается вина и с радикальной интеллигенции.

Революции надо научиться предотвращать, что умело делают британцы и скандинавы. Но беда наша в том, что, как только наш человек попадает на высший этаж власти, он стремится быть там как можно дольше, а то и пожизненно. А еще такой человек верит, что если как следует закрутить гайки, обуздать СМИ и свести до минимума независимую общественную активность, то для революций не останется места. Это ошибочное мнение. Практически любой уподобившийся задраенному котлу режим раньше или позже терпит крах.